Катафатическое (утвердительное) богословие (греч. καταφατικὴ θεολογία), в православной патристической традиции имеет три главных значения: метод богопознания, в основе которого лежит откровение Бога в тварном мире; система раскрытия христианского вероучения с помощью положительных утверждений о Боге; один из путей богопознания.
Катафатическое богословие как метод богопознания обусловлено учением о Божественной трансцендентности и имманентности, которые определяют одновременно как саму природу этого богословия, так и методологию богопознания. Это учение, с одной стороны, свидетельствует об онтологической запредельности и неприступности Бога, об абсолютной непостижимости Его Божественной природы, что не допускает сущностных отношений между Богом и сотворенным Им миром. "Неприступный Бог остается нам неведом, не потому, что мы слишком слабы, чтобы Его достичь, а потому, что Он неведом по природе" [1]. Свт. Григорий Палама по этому поводу замечает: "Сущий над всем сущим есть не только Бог, но и Сверхбог; и не только над всяким полаганием, но и над всяким отрицанием возвышается величие Запредельного, превосходя всякое величие, мыслимое умом" [2]. Поэтому человек сам по себе не может создать ни систему катафатического богословия, преодолев при этом границу между тварным и нетварным, ни методологию катафатического богопознания. С другой стороны, это учение свидетельствует о близости Бога Своему творению, что является предпосылкой для создания катафатического богословия. Такое богословие становится возможным благодаря тому, что Сам Бог, будучи Существом не только трансцендентным, но и имманентным сотворенному Им миру, открывает Себя в нем и являет Себя Своему творению. Делает Он это абсолютно свободно и исключительно по Своей милости и любви. "Бог, - пишет свт. Григорий Палама, - в изобилии Своей милости к нам выходит Своей неотчуждаемой сверхъестественной силой из запредельности, непостижимости и таинственности, делаясь причастным уму и невидимо зримым" [3].
На языке богословия учение о трансцендентности и имманентности Бога выражается как православное учение о Божественной сущности и Божественных энергиях. Согласно этому учению, откровение непостижимого по Своей сущности Бога и приобщение к Нему происходят в тварном мире благодаря отличным от Божественной сущности Божественным энергиям. "Если есть приобщающееся Богу, а сверхсущная сущность Бога совершенно неприобщима, то значит, есть нечто между неприобщимой сущностью и приобщающимся, через что они приобщаются Богу" (Greg. Pal. Triad. III 2. 24). Это "нечто" и есть силы и энергии Бога, в которых происходит Его самооткровение. "Сущетворящие исхождения" и "благотворящие промышления" являют Бога миру и делают Его постижимым для человека, что открывает возможность для построения утвердительного (катафатического) богословия. Методом такого построения служит "аналогия имен", согласно которой для познания Бога используются образы и именования, взятые из тварного мира. Бог "по неизреченной благости, - замечает в этой связи прп. Иоанн Дамаскин, - благоволил называться сообразно с тем, что свойственно нам, для того, чтобы мы не были совершенно непричастными узнаванию Его" [4].
Основная заслуга в разработке богословия Божественных имен принадлежит отцам-каппадокийцам, автору "Ареопагитик", а также прп. Максиму Исповеднику, прп. Иоанну Дамаскину и свт. Григорию Паламе. При построении этого богословия почти все они начинают рассуждения с привлечения таких фундаментальных понятий, как "сущность", "бытие", "жизнь", "истина" и т. п. Так, прп. Иоанн Дамаскин, ссылаясь на "Ареопагитики", пишет: "Бог - причина и начало всего; сущность того, что существует; жизнь того, что живет; разум того, что разумно; ум того, что обладаем умом" (Ibidem). Автор "Ареопагитик", связывая воедино апофатический и катафатический методы богословствования, указывает на то, что "безымянный" Бог является одновременно и Богом "многоименным". "Многоименен же Он потому", что прежде всего Сам изрекает Свои Божественные имена: ""Я есмь Сущий" (Исх 3, 14), "Жизнь" (ср.: Ин 14, 6), "Свет" (ср.: Ин 8, 12), "Бог" (ср.: Быт 28, 13), "Истина" (ср.: Ин 14, 6)" [5]. "Богомудры", т. е. те, кто мудрствуют о Боге, развивают эту систему Божественных имен, "заимствуя имена" из той реальности, которая была произведена "Причиной всего", т. е. Божественной Первопричиной. В результате появляются такие имена Бога, как "Благой" (ср.: Мф 19, 17), "Бог богов" (Пс 49, 1), "Премудрость" (Притч 9, 1), "Слово" (Ин 1, 1), "Сила", "Ум" и др. [5]. В систему катафатического богословия, согласно "Ареопагитикам", также входят имена, которые заимствованы "из некоторых божественных видений, озаривших посвященных или пророков в священных храмах или в других местах". Так появляются придаваемые Богу "то человеческие, то огненные, то янтарные формы и вид". "Видевшие видения" и сподобившиеся откровений "снабжают" (т. е. наделяют) Бога и Его благость разными "полными таинственного смысла вещами" [6].
В системе катафатического богословия используется еще один фактор, связанный с тем, что человек создан по образу Божию, а окружающий его мир несет на себе печать Божества. "Все отцы Церкви... - замечает в этой связи В. Н. Лосский, - видят в самом факте сотворения человека по образу и подобию Бога превечную соустроенность, первоначальную согласованность между существом человеческим и существом Божественным". Блж. Августин, еп. Гиппонский, напр., "стремится составить понятие о Боге, исходя из нашей сообразности Богу, и пытается открыть в Нем то, что мы сами находим в своей душе… Это - метод психологических аналогий, приложимый к познанию Бога, к богословию" [7]. Схожие аналогии могут быть применены и при сопоставлении Творца и Его остального творения. Такой метод катафатического богопознания предлагает уже само Божественное Откровение: "Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь" (Пс 18, 2). Бог, т. о., открывает Себя как в самом творении, так и в Своих промыслительных деяниях, совершаемых в сотворенном Им мире.
Возникновение системы катафатического богопознания, согласно "Ареопагитикам", стало возможно по двум причинам. Во-первых, существующие "ступени бытия" позволяют усмотреть в тварном мире принцип иерархизма, в соответствии с которым есть высшие и низшие иерархические ступени. В этой иерархии автор "Ареопагитик" "созерцает целую иерархически построенную лестницу озарений, по которой, так сказать, нисходит просвещающая энергия Божества" [8]. Т. о., озарения открывают Бога миру в полном соответствии с иерархическим принципом бытия. Во-вторых, система позитивных знаний о Боге, согласно "Ареопагитикам", базируется на принципе причастности всего творения Богу. Высказанная ап. Павлом мысль о том, что Бог близок к каждому человеку и что Его можно и нужно искать в окружающем мире, поскольку "мы Им живем и движемся и существуем" (Деян 17, 27-28), находит в "Ареопагитиках" продолжение: "…нам следует воспеть Жизнь вечную, из Которой происходит сама-по-себе-жизнь и всякая жизнь и от Которой во всё как бы то ни было жизни причастное распространяется свойственная каждому жизнь… Божественная Жизнь саму-по-себе-жизнь оживляет и делает субстанциальной; и всякие жизнь и жизненное движение происходят из Жизни, всякую жизнь и всякое начало всякой жизни превосходящей" [9]. В другом месте автор "Ареопагитик" замечает: "И само, если так можно сказать, бытие имеет силу быть от сверхсущественной Силы" (Ibid. 8. 3). Причастность Богу Его творения делает последнее как бы родственным Творцу. В бытии, жизни и движении, проистекающих от Бога, человек может познать Его и благодаря этому составить систему утверждений о Боге.
Такая система, по мысли свт. Григория Богослова, обусловлена прежде всего естественным законом, согласно которому живет и развивается существующий мир [10], а также Божественным провиденциализмом [11]. Заложенный в основание мира естественный закон, позволяющий "от видимого и благоустроенного" умозаключить о Виновнике всего, и Божественные промыслительные деяния, предотвращающие мировой хаос и сохраняющие космический порядок, возводят ум человека к катафатическому созерцанию Творца Вселенной.
Система катафатических знаний о Боге развивалась постепенно. В ветхозаветные времена ее становление проходило в основном при посредстве прообразов и символов, хотя и тогда немногие избранные (напр., Моисей) "могли увидеть Божественный свет в его реальности без символических посредников" [12]. Размышляя о символическом содержании скинии Моисея, свт. Григорий Палама пишет: "Скиния та была, по слову святых, Христос, сила Божия и Божия ипостасная премудрость (1 Кор 1, 24), невещественная и несотворенная по своей природе", прообразовательно обозначенная через Моисееву скинию. Вступив в божественный мрак, Моисей "увидел и вещественно описал не только невещественную скинию, но и саму иерархию богоначалия и все связанное с нею, что представил вещественно и пестро сообразно благочестию закона. Скиния и все внутри скинии, благочестивое служение и все к нему относящееся суть вещественные символы, покрывала совершившихся во мраке созерцаний Моисея" [13].
После Воплощения это "сверхразумное знание", дарованное некогда одному Моисею, принадлежит "всем вообще верующим во Христа" [14].
С Боговоплощением все ветхозаветные прообразы и символы, имевшие мессианский смысл, остались в прошлом. Так, по мысли свт. Григория Паламы, в Преображении имело место не символическое, а реальное, энергийное явление Христа во славе. И хотя, следуя прп. Максиму Исповеднику, свт. Григорий Палама "соглашается в особом смысле применить к Фаворскому свету термин "символ" [15], однако символическое значение он придает свету не как нетварным энергиям, поскольку последние - это не символ, а Божественная реальность, а как "славе Божией, которая откроется в будущем" [16].
В Боговоплощении Бог открылся как Троица Божественных Лиц, одновременно являя способ Их существования. Например, катафатическая система прп. Иоанна Дамаскина своим началом имеет именно христианскую триадологию. Он пишет:
Далее прп. Иоанн прибегает к "аналогии имен", используя ее для раскрытия катафатической триадологии:
В контексте Боговоплощения свою катафатику строит и прп. Максим Исповедник. Поэтому в центре его богословской системы находится Божественный Логос. Согласно прп. Максиму, Логос открылся в Своем творческом акте и в Боговоплощении "Своими энергиями, или идеями" [17], одновременно открыв как тайну Святой Троицы, так и "тайну творения, промысла и суда" [18]. Христология у прп. Максима занимает в системе катафатического богословия центральное место, т. к. именно во Христе открывается подлинное познание Бога (ср.: "Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил" - Ин 1, 18).
С помощью катафатического богословия составлены фактически все системы христианского вероучения, вся христианская догматика и все вероучительные документы Церкви, начиная с Никео-Константинопольского Символа веры.
Наряду с апофатическим богословием катафатическое богословие в патристической традиции выступает также как путь богопознания. Он слагается из двух составляющих: познания Бога из сотворенного Им мира и из Откровения Бога о Себе Самом.
О том, что истина о Боге реально присутствует в творении, существуют многочисленные свидетельства, которые открывает Священное Писание: "...невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы..." (Рим 1, 20). "Рассматривание творений" представляет собой процесс т. н. естественного богопознания. Он основывается на способности человеческого разума находить "следы" Божии в созданном Им мире. Такое познание доступно всем; оно не зависит от Божественного Откровения. Его, как утверждает ап. Павел, могут иметь даже язычники. По характеру оно представляет собой в основном интеллектуальное познание, хотя в нем присутствует и чувственное восприятие. В рамках катафатического богословия оно, несомненно, должно присутствовать, о чем свидетельствует призыв ап. Павла искать Бога в окружающем мире, хотя аксиологический статус такого познания не является определяющим, потому что подлинное познание Бога есть не накопление сведений о Нем, а соединение с Ним.
Познание Бога из Откровения представляет собой следующую ступень катафатического богопознания, на которой человек узнаёт, что Бог есть Сущий (Исх 3, 14), Путь, Истина и Жизнь (ср.: Ин 14, 6), Любовь (ср.: 1 Ин 4, 8), Свет (ср.: Ин 8, 12) и т. д. Однако, открывая Себя таким образом, Бог пребывает при этом абсолютно трансцендентным Своему творению. Даже соединившись с человеком в Боговоплощении, Он остался Богом сокровенным. Поэтому все имена Божии, заимствованные из Откровения, и даже те, которыми именует Себя Сам Бог, хотя и являются средствами катафатики и приближают людей к Богу, тем не менее не могут открыть им Божественное естество. В тварном мире вообще не существует таких понятий, имен и определений, с помощью которых можно было бы объять природу Бога. Поэтому катафатические представления о Боге не являются самоцелью. Они лишь средство, ведущее к духовному созерцанию и умозрению. Соответственно и само катафатическое богословие не должно замыкаться в рамках интеллектуализма, ибо Бог всегда познается "в личном общении" [19], а не в процессе дискурсивного мышления.
Между катафатическим путем богопознания и путем апофатическим существует не диалектическое противопоставление, а антиномическое единство. И тот и другой путь никогда не используется в православной традиции независимо друг от друга. Автономное применение каждого из них таит опасность для самой сущности и содержания богословия. Когда же они используются в единстве друг с другом, то катафатическое богословие спасает богословие апофатическое от опасности богословского агностицизма, а апофатическое богословие спасает катафатическое богословие от опасности объективации Бога и антропоморфизма, чтобы истинное понятие о Боге оставалось постоянным и неповрежденным [20].
Литература
- Епифанович С. Л. Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие. К., 1915. М., 19962;
- Egan H. Christian Apophatic and Kataphatic Mysticisms // Theological Studies. 1978. Vol. 39. N 3. P. 399-426;
- Hossfeld F.-L. Du sollst dir kein Bild machen: Die Funktion des alttestamentlichen Bilderverbots // Trierer theol. Zschr. 1989. Bd. 98. N 2. S. 81-94;
- Лосский В. Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие. М., 1991;
- Matsoukas N. A. Teologia dogmatica e simbolica ortodossa. R., 1996;
- Мейендорф И., прот. Жизнь и труды свт. Григория Паламы. СПб., 1997;
- Μαρτζέλος Γ. Δ. Κατάφαση και απόφαση κατά την Ορθόδοξη Πατερική Παράδοσην // Εισηγήσεις μαθημάτων Θεολογικού κύκλου ανοιχτού Πανεπιστημίου, 2003/2003. Θεσσαλονίκη, 2003. Σ. 273-288.
Использованные материалы
- М. С. Иванов. "Катафатическое (утвердительное) богословие" // Православная энциклопедия, т. 31, с. 693-696
[1] Мейендорф. 1997. С. 279
[2] Greg. Pal. Triad. II 3. 8
[3] Greg. Pal. Triad. I 3. 10
[4] Ioan. Damasc. De fide orth. I 12
[5] Areop. DN. 1. 6
[6] Areop. DN. 1. 8
[7] Лосский. 1991. С. 87
[8] Епифанович. 1996. С. 36
[9] Areop. DN. 6. 1
[10] Greg. Nazianz. Or. 28. 6
[11] Greg. Nazianz. Or. 14. 33
[12] Мейендорф. 1997. С. 265
[13] Greg. Pal. Triad. II 3. 55
[14] Greg. Pal. Triad. II 3. 66
[15] Мейендорф. 1997. С. 266
[16] Greg. Pal. Antirrh. 5. 8. 34 // ΓΠΣ. 1970. Τ. 3. Σ. 313
[17] Епифанович. 1996. С. 57
[18] Епифанович. 1996. С. 58
[19] Лосский. 1991. С. 204
[20] см.: Μαρτζέλος. 2003