ЧЕТВЕРУХИН ИЛЬЯ НИКОЛАЕВИЧ

Священник Илья Четверухин. 1912 год

Илья Николаевич Четверухин (1886 - 1932), протоиерей, священномученик

Память 5 декабря, 16 февраля (Греч. [1]) и в Соборе Московских святых и в Соборе новомучеников и исповедников Церкви Русской

Родился 14 января 1886 года в Москве в семье известного учителя и воспитателя Московской Военно-фельдшерской школы Н.М.Четверухина.

В 1904 году Илья окончил с золотой медалью 2-ю мужскую гимназию на Разгуляе в Москве и поступил на историко-филологический факультет Московского университета. Здесь он глубоко заинтересовался вопросами духовной жизни.

В 1906 году на первой неделе Великого поста Илья Николаевич поехал в Гефсиманский скит с надеждой побывать у старца, иеромонаха Варнавы (Меркулова). Отец Варнава назначил ему исповедь на утро пятницы. Исповедовав Илью Николаевича и еще двух монахов, отец Варнава отправился исповедовать в дома призрения Кротковой в Сергиевом Посаде. После исповеди он вошел в алтарь, опустился на колени перед святым престолом и отдал Богу свою праведную душу. Так Илья Николаевич, едва узнав старца, потерял его.

8 мая 1906 года Илья Николаевич поехал в Зосимову пустынь к иеромонаху Алексию (Соловьеву). Он довольно долго беседовал со старцем и исповедался у него с семилетнего возраста, как требовал того отец Алексий у всех, кто просил его принять в число духовных детей.

Илья Николаевич оставил университет, летом 1907 года сдал экстерном экзамены за весь курс духовной семинарии и поступил в Московскую духовную академию.

6 февраля 1908 года Илья Николаевич обвенчался с Евгенией Леонидовной Грандмезон. Впоследствии у них родилось шестеро детей.

В 1911 году Илья Николаевич окончил духовную академию со степенью кандидата богословия. Тема его кандидатской работы была «Жизнь и труды аввы Исаака Сирина».

В том же 1911 году был рукоположен в сан священника ко храму при Ермаковской богадельне в Сокольниках. В начале 1919 года Ермаковская богадельня была большевиками закрыта, а вместе с нею закрыта и вскоре разрушена церковь, и отец Илия остался без прихода.

Настоятель Никольского храма в Толмачах

Весной 1919 года назначен настоятелем Никольского храма в Толмачах.

Отец Илья нашел храм в бедственном положении. Богатые прихожане, бывшие раньше благотворителями храма, или умерли, или уехали, а в их домах поселилась беднота. Диакон и псаломщик уволились. Не было ни дров, ни муки, ни свечей, ни деревянного масла для лампад, ни церковного вина. Первую зиму храм не отапливался и внутри искрился от инея. Богомольцев почти не было. Но все же всегда находилось немного муки, масла и вина, и служба не прекращалась. Отец Илья решил служить каждый день. Службы проходили благоговейно, торжественно, спокойно и строго. Отец Илья прилагал много усилий, чтобы каждое слово, произнесенное в алтаре или на клиросе, дошло до молящихся.

Постепенно в храм стало приходить и приезжать все больше людей. Вокруг о.Ильи собралась группа глубоко верующих, в основном высокообразованных людей, преданных церкви и своему духовному отцу. Их называли "Толмачевцами". Все прихожане с радостью принимали участие в уборке и украшении храма, в пении и чтении. Аналои с книгами стояли уже не на клиросе, а в храме, так как священнику хотелось, чтобы как можно больше молящихся участвовало в богослужении.

Пение в храме было заведено простое, обиходное, без вычурности. Чтение было неспешное, четкое и громкое. По возможности полно соблюдался богослужебный устав, так что даже жившие по соседству старообрядцы стали заходить в храм. Проповеди отец Илья произносил не только за литургией, но и за каждой почти службой. Иногда это было слово на прочитанный евангельский или апостольский текст или ответы на вопросы прихожан. В этих случаях отец Илья, не готовясь заранее, приникал на несколько минут головой к святому престолу – и выходил на амвон. Говорить он мог и час, и полтора. Речь его лилась свободно, слова звучали ясно и убедительно. Они доходили до всех присутствующих в храме и глубоко проникали в их души.

Напротив церкви дверь в дверь в здании бывшей церковноприходской школы, превращенной в клуб имени Карла Маркса, велась антирелигиозная пропаганда: провозглашались и развешивались лозунги, призывающие к насилию и диктатуре. Под церковные праздники устраивались антирелигиозные мероприятия, и тогда навстречу крестному ходу двигалось шествие с богохульными транспарантами, в адрес молящихся неслись насмешки и ругань, а в священника бросали камни.

В эти годы в связи с декретом о всеобщей трудовой повинности священник и его жена обязаны были устроиться на работу, так как служба в церкви таковой не считалась. Отец Илья устроился научным сотрудником в Третьяковскую галерею, а Евгения Леонидовна стала работать делопроизводителем во Всеобуче. Священник и его жена рано утром уходили в храм, затем – в должность, затем снова шли в храм и уже после этого – домой.

У о. Ильи была собрана огромная и бесценнейшая библиотека. Здесь были книги и духовного, и светского содержания, старообрядческие рукописи, книги на греческом, фолианты с гравюрами, журналы и альбомы литографий. Каждую лишнюю копейку отец Илья употреблял на покупку ценных и редких книг. Всякий раз, когда отец Илья уходил на книжные развалы или на склады, оставшиеся от Афонского подворья, он возвращался со связками книг. Супруга с упреком говорила ему, что семье нечего есть. На это отец Илья, оправдываясь и возражая, говорил: «Ты только посмотри, что я принес! Это же мне очень нужно! Я об этой книге еще в академии читал! Ей же цены нет!»

Первый арест

В 1923 году отец Илья был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму по обвинению в распространении контрреволюционных слухов, касающихся отношения властей к Патриарху Тихону. В тюрьме священника продержали три месяца. Вернувшись из тюрьмы, отец Илья рассказывал, как они молились в камере, как вызывали людей ночью и днем на допрос, этап или освобождение, как талантливо и задушевно пела шпана. Отец Илья, живший до этого в замкнутом, тихом мире, окунувшись в кипящий котел человеческих страданий, вышел из тюрьмы потрясенным. Особенно его поразила личность епископа Луки (Войно-Ясенецкого) – святителя и врача.

В начале 1924 года власти предложили отцу Илье оставить храм или уйти с работы в Третьяковской галерее. Священник пришел домой расстроенный, а его жена перекрестилась и с облегчением сказала: «Слава Богу, Илюша! Наконец-то ты не будешь раздваиваться, а станешь настоящим батюшкой!» С этого времени священника лишили гражданских прав, отобрали в доме часть комнат, а оставшиеся две обложили большим налогом. Но на помощь пришли прихожане, которые всячески стремились облегчить жизнь семьи.

Служба в храме святителя Григория Неокесарийского на Полянке

Протоиерей Илья Четверухин. 1929 год

24 июня 1929 года храм был закрыт. Приход пытался сопротивляться. Было подано заявление в Моссовет, потом апелляция в Президиум ВЦИКа. О.Илья после этого неделю лежал с сердечным приступом. Принимающие церковное имущество люди опустошили внутренность храма, сняли не только кресты, но и купола, все было разобрано и разбито.

Оправившись после болезни, отец Илья стал служить в храме святителя Григория Неокесарийского на Полянке, куда перешли и его духовные дети.

Некоторые из духовных детей священника работали в институте методов внешкольной работы. 23 сентября 1930 года в этом институте было проведено собрание, посвященное докладу о вредительстве в рабочем снабжении. После доклада была принята резолюция с требованием смертной казни для политических врагов. От сотрудников института потребовали, чтобы все проголосовали. Верующие женщины воздержались от голосования. Одна из них, Мария Ивановна Михайлова, заявила, что общее собрание не суд, что она против того, чтобы судить кого-либо, против смертной казни и вообще против насилия и суровых мер. Администрация института приняла решение об исключении ее из института. Однако нашлись верующие и не верующие, но сочувствующие ей люди, и они стали хлопотать перед властями о восстановлении справедливости, доказывая, что увольнение было незаконным. Тогда ОГПУ решило арестовать женщин и вместе с ними арестовать их духовного отца протоиерея Илью, а также наказать некоторых, помогавших им хлопотать, уволив их с работы.

Второй арест

Ночью 26 октября 1930 года отец Илья был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму.

В тюрьме отец Илья был помещен в небольшую общую камеру, где было столько людей, что на полу между нар лечь было негде, и первое время он спал на заплеванном, грязном полу под нарами. Через некоторое время ему уступил свое место на верхних нарах один добрый юноша. Место было очень узким, всего в одну доску, рядом с парашей. В тюрьме шпана сразу же обворовала священника.

Дело отца Ильи вел сотрудник секретного отделения ОГПУ Брауде, который настойчиво добивался, чтобы священник оговорил себя и других, подтвердив следственные домыслы, будто бы он состоял вместе с духовными детьми в контрреволюционной монархической организации.

Отвечая на его вопросы, отец Илья сказал, что он

"священник тихоновского толка, с заграницей никакой связи не имеет. От всякой политики отошел. Как человек верующий, с коммунизмом я идти не могу. Идеи монархизма в настоящее время мне кажутся нелепыми. Вредительство я считаю подлостью; если человек не согласен с политикой советской власти, он должен говорить прямо. На эту ложь нет Божьего благословения. Михайлова подошла ко мне уже после своего выступления на митинге по поводу вредителей. Пришла и рассказала об этом. Она сказала, что выступила так, потому что это собрание и темы о вредительстве были для нее неожиданными и она была не подготовлена. Михайлова – моя духовная дочь и руководствовалась моим мнением, поэтому она и обратилась ко мне после своего выступления. Я ей ответил, что нельзя смешивать духовную жизнь с политикой. Голосуя против, она выступит против государства, и поэтому ей не нужно было этого делать. Больше у нас разговора с Михайловой на эту тему не было".

По окончании следствия сотрудник секретного отдела ОГПУ Брауде в обвинительном заключении написал:

"По имеющимся в 5-м отделении секретного отдела ОГПУ проверенным сведениям, эта правая группировка педагогов, собираясь нелегально на частных квартирах, обсуждала создавшееся положение и решила выступить в защиту Михайловой, использовав этот инцидент для антисоветской агитации и борьбы с советской властью части сотрудников института.

Предпринятыми 5-м отделением секретного отдела ОГПУ мерами было установлено, что Михайлова является церковницей, тихоновкой, тесно связанной с активными контрреволюционными монархическими кругами, и в своем выступлении являлась их рупором. Было установлено также, что Михайлова усиленно посещает церкви, попов и квартиры многих других церковников-тихоновцев, известных ОГПУ как контрреволюционный, монархический элемент. В частности, Михайлова постоянно посещала квартиру давно известного ОГПУ монархиста, попа церкви Григория Неокесарийского Четверухина.

Привлеченная к следствию по обвинению в участии в контрреволюционной монархической группировке и антисоветской агитации, Михайлова показала, что происходит из духовного звания, до 1928 года жила на средства своей бабушки-попадьи. В Москве проживает с 1923 года. Отношение к советской власти лояльное. Всегда была верующей, церковницей тихоновского толка. Постоянно посещала церковь Григория Неокесарийского на Большой Полянке и квартиру священника этой церкви Четверухина, духовной дочерью которого считает себя и по настоящее время. На вопросы – с кем она встречалась на квартире у этого попа и какие там велись разговоры – Михайлова отвечать категорически отказалась. Отказалась также назвать всех своих знакомых.

Привлеченный к следствию по обвинению в участии в контрреволюционной монархической группировке и в антисоветской агитации поп Четверухин свое участие в монархической группировке отрицал".

23 ноября 1930 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило протоиерея Илью к трем годам заключения в исправительно-трудовой лагерь. 3 декабря ему был объявлен приговор. 5 декабря его этапом отправили в Вишлаг. В этот день его в последний раз видели прихожане при посадке в тюремный вагон, когда он благословил всех провожавших широким священническим крестом.

Вишерский лагерь

Протоиерей Илья Четверухин. Вишерский лагерь. 1932 год

В начале декабря ударили сильные морозы, и это сделало переезд мучительным, так как этап с заключенными ехал в нетопленом переполненном узниками вагоне. Затем пришлось идти пешком более ста километров от Соликамска до Вишеры. Дорогой отца Илью обокрали, отняв у него все теплые вещи, включая шапку, но он не обморозился, потому что у него все же сохранились валенки и шарф, которым он закутывал голову вместо шапки.

Из лагеря он писал родным о своей жизни:

"Я пока здоров, только страдаю сильным кашлем. Работаю все время на вольном воздухе: первые девять дней – землекопом, а потом, до сих пор, чернорабочим на стройке. Встаем в 5.50 утра, выходим на работу с 7 часов утра, с 12 до часу дня обедаем в роте, в 4 часа пополудни возвращаемся с работы, ужинаем, в 5.30 – вечерняя проверка, чай, и я, усталый от работы, валюсь спать.

Поесть дают: 1 кг черного хлеба каждый день, на обед порцию супа, на ужин – порцию каши или винегрета. Сахару на месяц 600 грамм. Кроме того, нам выдали продовольственные карточки, по которым мы можем получать дополнительно по 200 грамм хлеба каждый день, сахару 200 грамм в месяц, макарон 400 грамм в месяц, конфет 400 грамм в месяц...

Сплю на верхних нарах. В моем распоряжении 2,5 арш. длины и 3,5 арш. ширины. Тут и все мое имущество, которое частью висит и лежит над головой. Работаю по пять дней. Шестой день – выходной. Работаю по 8–9 часов в день. Одну пятидневку с 8 часов утра до 4 часов дня, другую с 4 часов дня до 12 часов ночи, третью – с 12 часов ночи до 8 часов утра. Раньше работал землекопом (9 дней), чернорабочим на стройке (9 дней), теперь рабочим на лесопильном заводе при ящичной мастерской (где пилят дощечки для ящиков). Моя работа – выгребать опилки из-под машин, выносить вон отрезки досок: “рейки” – края досок и “сухари” – концы досок. Работа не тяжелая, но очень утомительная, потому что продолжается без малейшего перерыва, все время на ногах, в движении и напряжении, и много приходится нагибаться к полу, что вызывает во мне пот и одышку. Я очень похудел, говорят – осунулся, но привык к физическому труду, и мне теперь стало легче, чем было сначала. Ко мне в мастерской и в роте относятся хорошо, с уважением, даже с приязнью. Спасибо добрым людям!

Работа была настолько утомительная, что однажды о.Илья в изнеможении упал на опилки и уже не смог сам подняться. Его отправили в больницу, где он пробыл две недели, потом сразу в командировку в Буланово, за 54 км. Весь путь заключенным пришлось сделать за одни сутки. Под конец пути о.Илья падал в снег через каждые 5 шагов, других тащили под руки конвоиры.

В Буланово о.Илья сначала вместе со всеми валил лес, затем ему дали канцелярскую работу.

Морозы большие, до тридцати восьми градусов по Цельсию. У меня украли из кармана в мастерской тот черный пуховый шарф, который ты мне передала при разлуке. Он был мне крайне нужен, пока я работал на вольном воздухе (землекопом и на стройке); теперь я работаю под крышей в отопляемом помещении и могу обойтись без него. Меня одевают в казенное платье...

...Я писал тебе, что работаю теперь помощником делопроизводителя в больнице “Вишхимз” (т. е. Вишерского химического завода). Работаю много: я и регистратор при ежедневных амбулаторных приемах днем и вечером, я – табельщик стационарных больных и служащих больницы, я ежедневно переписываю порционные требования на довольствие больных, я слежу за поступлением больных в стационар, выясняю их документы, завожу истории их болезней, я, наконец, составляю весь медицинский отчет, ежемесячный и годовой по всем отраслям деятельности больницы, собирая для этого кропотливо, с большим трудом и с препятствиями массу разнообразных статистических сводок. Кроме того, еще несу труды и по текущей переписке больницы с разными лицами и учреждениями. Ухожу на работу к 9 часам утра, возвращаюсь не раньше 9, а то и позже, вечера. Очень устаю, и некогда мне ни почитать что-нибудь для себя, ни подумать, и скоро ложусь спать. Может быть, отсутствие свободного времени мне на пользу, потому что думы мои летели бы к вам, мои любимые, и я тосковал бы больше и острее".

Портрет протоиерея Ильи Четверухина, 1932 год

В начале августа 1931 года к священнику на свидание в Вишерский лагерь приехал его сын. Отец Илья рассказал ему, что "сейчас в лагере много заключенных монахов, священников, архимандритов. Есть даже члены приходских советов. Такие заключенные стараются общаться и помогать друг другу. Молиться и креститься на виду нельзя, это делается только под одеялом. Он уже начал привыкать к лагерной жизни, к своей 3-й, слабосильной роте, куда он наконец попал. От работы на свежем воздухе, при скудном, но в общем достаточном питании сил у него прибавилось, сердце стало работать лучше. Он говорил, что ко всему, даже к самому тяжелому, можно как-то приспособиться, и тогда станет жить легче".

Духовником батюшки на Вишере был архимандрит Донского монастыря отец Архип. Исповедоваться удавалось в необычной обстановке: колют вместе дрова, например, и батюшка в это время исповедует свои грехи, а по окончании исповеди отец архимандрит положит на его голову свою руку и прочитает разрешительную молитву. А молиться, класть на себя крестное знамение и причащаться Святых Таин можно было только лежа на нарах, закутавшись с головой одеялом.

После подачи отчета за батюшку стал хлопотать протоиерей Гирский, тоже заключенный. Он просил определить батюшку на Вишерский химический завод, и хлопоты эти увенчались успехом. Батюшка был назначен санитаром в больницу, но это была только одна из его многочисленных обязанностей. Он был и делопроизводитель, и регистратор, и еще много всяких обязанностей пришлось ему выполнять. Пришлось в продолжение почти восьми месяцев трудиться часто по шестнадцать часов в день без выходных. Но у него был отдельный кабинет с печкой, на которой он мог вскипятить воду для чая и погреться.

Все, начиная от самого главного начальника, врачи, сестры и санитары ценили отца Илью как усерднейшего работника и как прекрасного человека и любили его. Но кому-то это было неприятно, на батюшку наклеветали, арестовали и посадили в изолятор. Это было в конце января 1932 года. Помещение было не отапливаемое, с выбитыми стеклами, то и дело бегали крысы. В первый день в изоляторе была только одна шпана и было очень тяжело, но на следующий день его перевели в особое, изолированное от других помещение, и тут он ожил и был даже счастлив. Тем временем началось следствие. Стали поочередно вызывать из больницы медперсонал и младший штат служащих и допрашивать. И все давали о нем самые лучшие отзывы. Отец Илья просидел в изоляторе двадцать дней.

Лагерь отец Илья воспринимал с трех сторон – во-первых, с отрицательной: шпана, пьянство, обиды, насилия, бесчеловечное отношение, побои; во-вторых, здесь был целый сонм самых прекрасных людей, а третья сторона – то, как все это переживалось, отражалось и преломлялось в его душе. И в результате он всегда чувствовал на себе милость и любовь Божию, дивный Его Промысел, и потому делался ближе к Богу и любил Его все больше и больше. Никакой внешней религиозности он проявить не мог, но в душе все пережитое, глубоко скорбное и тяжелое, сделало его еще более религиозным.

Сщмч. прот. Илья Четверухин. Икона

Батюшка писал:

"Ты спрашиваешь меня, в чем заключаются мои теперешние работы? Я тебе писал, что я с 8 августа по неизвестным для меня причинам снят на общие работы. Общие работы – это всевозможные черные физические работы, большей или меньшей трудности, к каким привлекается наравне с 1-й и со 2-й категорией и категория 3-я, к которой я причислен. Я послан работать в Зональную опытную станцию, там я вспахивал навоз ручным способом в теплицах, таскал землю, таскал воду, качал воду пожарным насосом для поливки прибрежных насаждений, заготовлял колышки для парниковых растений и так далее. Бывало и трудно, и не трудно. В 3‑ю категорию я, по-видимому, переведен из-за моего сердца; оно, конечно, стало хуже, так что один раз у меня случилось что-то вроде сердечного припадка.

Ты пишешь, что считаешь дни. Ты уже целый год, кажется, занимаешься этим бесполезным делом. Лучше считай месяцы. Мне с зачетом рабочих дней скинули три месяца из данного мне срока, так что конец срока для меня не 26 октября, а 26 июля 1933 года, значит, я уже разменял последний год срока, и теперь нужно считать не годы, а месяцы. После года надеюсь получить не высылку, как я ждал раньше, а минус какой-нибудь, что сделает меня более доступным для тебя. Впрочем, будущее еще темно и много еще воды утечет до тех пор, пока кончится мой срок..."

Живу за проволокой, работаю за пять километров от лагеря, несу труды разного рода, в последнее время копаю при помощи лопаты в поле картофель. В продолжение восьми часов кряду не разгибать спины и сидеть на корточках, без привычки, не легко мне: болят поясница и ноги. Продолжу ответы на твои вопросы, как я живу, как работаю и как питаюсь. На работу я выхожу в 7. 30 часов утра, прихожу с работы в 6. 30 часов вечера. С 12 до 2 часов отдыхаю в поле, когда нет дождя, и завтракаю черным хлебом. Придя с работы, обедаю и ужинаю сразу: на обед и ужин дают по ковшу щей (обед) и супа из пшенной крупы (ужин). Тут же пью чай и часа через полтора, в 9, ложусь спать. Встаю утром в 6. 30 часов. В моем распоряжении место на нарах – полтора метра длины и полметра ширины. Здесь моя постель, здесь хранятся мои все вещи, посуда, обувь и пища. Как я работаю? Работа моя по непривычке моей к физическому труду, и по здоровью, и по возрасту – тяжела мне, но в то же время она – мое единственное развлечение. В выходные дни хожу еще на ударную работу по пилке дров для лагеря. Ходят разговоры в лагере, что нас могут перевести скоро на новое место жительства – в новый лагерь, но мне хотелось бы докончить свой срок в Вишере, не люблю новизны..."

18 декабря 1932 года, накануне дня памяти святителя Николая, в 4 часа дня в лагерном клубе случился пожар. Друзья священника знали, что в клубе в это время находился и отец Илья, и направились искать после пожара его останки, но не смогли их найти.

20 марта 1933 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ, уже после смерти протоиерея Ильи, приговорило его к трем годам ссылки в Северный край и направило распоряжение в лагерь – отправить священника этапом в город Вологду для дальнейшего прохождения наказания.

Причислен к лику новомучеников и исповедников Российских определением Священного Синода Русской Православной Церкви от 12 марта 2002 года.

Использованные материалы

Игумен Дамаскин (Орловский). «Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века Московской епархии. Дополнительный том 2» Тверь, 2005 год, стр. 240-268

http://www.fond.ru/index.php?menu_id=370&menu_parent_id=0&pe...447

БД ПСТГУ "Новомученики и исповедники Русской Православной Церкви XX века"

http://www.pstbi.ccas.ru/bin/db.exe/ans/nm/?TYZCF2JMTdG6XbuL...tk*

[1] "Ὁ Ἅγιος Ἠλίας ὁ Ἱερομάρτυρας" // Греческий сайт Μεγασ Συναξαριστησ (Большой месяцеслов), по кн.: Αγαθάγγελος (Χαραμαντίδης), Επ. Φαναρίου, Μεγασ Συναξαριστησ (Епископ Фанарийский Агафангел, "Синаксарь Православной Церкви"), Αποστολικής Διακονίας της Εκκλησίας της Ελλάδος, https://www.synaxarion.gr/gr/sid/2157/sxsaintinfo.aspx.