Татаринова Екатерина Филипповна, урожденная Буксгевден (1783-1856), основательница "кружка Татариновой", т.н. «духовного союза» (Никито-Татариновская секта).
Поселясь после смерти мужа в Петербурге и ища, как многие другие дамы того времени, царствия Божия, она вошла в близкие сношения с хлыстами и скопцами, бывала на их радениях и слушала их пророков. В Петербурге она завязала связи с семейством Ненастьевых, бывших сначала хлыстами, потом скопцами, и усвоила у них обряд радения; самое скопчество казалось ей мерзким.
В 1817 она решилась перейти из лютеранства в православие. С этого времени началась ее сектантская деятельность; она уверяла, что почувствовала в себе дар пророчества в самую минуту своего присоединения.
Первыми членами ее кружка были ее мать, брат — капитан Буксгевден, деверь Татаринов, надворный советник Мартын Пилецкий-Урбанович, человек весьма образованный, беззаветно преданный ей, но странный чудак, академик и живописец Боровиковский и музыкант кадетского корпуса Никита Федоров (Никитушка), по своему пророческому дару игравший такую видную роль в секте, что она называлась иногда Никито-Татариновской. Потом к ней постепенно примкнуло еще человек до 40 разного пола и состояния, между прочим ген. Е. Головин, кн. Енгалычев, Лабзин и директор департамента народного просвещения, секретарь библейского комитета В. Попов с тремя дочерьми, из которых одну он потом чуть не уморил побоями и домашней тюрьмой за ее отвращение от сектантских обрядов.
На собраниях у Татариновой бывал известный проповедник свящ. А. Малов и умилялся от ее песен и пророчеств. Посещали их сам министр духовных дел кн. Голицын, тоже веривший в прорицания пророков, и гофмейстер Кошелев.
Татаринова не приняла ни догматического, ни нравственного учения скопцов и хлыстов (об их христах-искупителях, о безбрачной жизни и пр.) и держалась, вероятно, обыкновенных мистических понятий, но почти целиком усвоила обрядность радений как способ доходить до состояния мистического экстаза.
Тайну своей секты она основывала на смысле начальных стихов 14-й главы Первого послания к Коринфянам о даре пророчества.
Собрания ее открывались обыкновенно чтением священных книг; потом пелись разные песни, положенные большей частью на простонародные напевы главным уставщиком Никитушкой (в т.ч. песни хлыстовские: «Царство ты, царство», «Дай нам, Господи, Иисуса Христа» и др.), и некоторые церковные («Спаси, Господи, люди Твоя»); затем начиналось радение или кружение, производившееся, как у скопцов, в особых костюмах и кончавшееся тем, что на кого-нибудь из кружившихся «накатывал» Св. Дух и он начинал пророчествовать.
Чаще всех пророчествовали сама Татаринова, Никитушка и некая Лукерья. Пророчества эти, произносившиеся необыкновенно быстро и состоявшие из разных бессвязных речей, под склад народных прибауток, с рифмами, относились частью к ближайшей судьбе всего круга, частью к судьбе отдельных его членов.
Кружение, «святое плясание, движения в некоем как бы духовном вальсе» и пророчества составляли самую заметную для всех особенность секты и были причиной того, что членов ее называли русскими квакерами.Кроме музыки секте служили и другие искусства: живопись — в украшавших ее молельную картинах Боровиковского, хореографическое искусство — в радельных плясках, которые сектанты сравнивали с танцем Давида пред ковчегом.
Собрания в квартире Татариноаой (в Михайловском дворце) продолжались свободно и даже далеко не секретно почти до 1822, когда в этом дворце было помещено инженерное училище и в то же время запрещены тайные общества. О собраниях знали имп. Елизавета Алексеевна, благоволившая к Татариновой, и сам государь, давший однажды ей аудиенцию и долго с нею беседовавший. Никитушка тоже был ему представлен и получил чин 14-го класса. В письме к гофмейстеру Кошелеву император Александр говорил, что сердце его «пламенеет любовию к Спасителю всегда, когда он читает в письмах Кошелева об обществе г-жи Татариновой в Михайловском замке».
В 1818 тайный советник Милорадович был сильно обеспокоен тем, что в общество Татариновой был вовлечен сын его, гвардейский офицер; государь успокоил его письмом, в котором писал: «Я старался проникнуть его связи и по достоверным сведениям (вероятно, от Голицына) нашел, что тут ничего такого нет, чтобы отводило от религии; напротив, он сделался еще более привязанным к церкви и исправным в своей должности, посему заключаю, что связи его не могут быть вредны». С выездом из Михайловского замка Татаринова не прекратила своих собраний и устраивала их на своей квартире, а в 1825 с ближайшими своими последователями — братом, Пилецким, Федоровым, Поповым и некоторыми другими — из опасения перед полицией, преследовавшей собрания тайных обществ, выселилась за город и недалеко от Московской заставы основала нечто вроде сектантской колонии, где радения ее совершались целых 12 лет.
В 1837, по распоряжению правительства, колония эта была закрыта и все члены кружка, до решения дальнейшей их участи, арестованы в своих комнатах. Секретный раскольничий комитет, в который было передано дело Татариновой, нашел, что она и ее последователи составили тайный союз и установили свой образ моления, соединенный со страстными и неприличными обрядами, противными как правилам и духу православной церкви, так и государственным узаконениям. На этом основании дальнейшее существование столь вредного общества должно быть прекращено; главных сектантов комитет полагал разослать по монастырям, а остальных отдать под надзор полиции. Это мнение комитета было утверждено имп. Николаем I.
Татаринова была послана под строгий надзор в кашинский Сретенский женский м-рь, где пробыла 10 лет. Несогласие Татариновой признать прежние свои «религиозные занятия» заблуждением было причиной того, что прошение ее родственника М. Татаринова на имя ген.-адъютанта А.Х. Бенкендорфа об исходатайствовании высочайшего соизволения на освобождение ее из монастыря и ее собственные неоднократные прошения о том же оставлялись без внимания.
Сам государь приказал объявить Татариновой, что освобождение ее может последовать только в том случае, «если она отвергнет прежние свои заблуждения, на коих основана была секта ее»; Татаринова же отказывалась признать свою секту заблуждением потому, что учение ее привело к покаянию и послужило к утверждению в вере в Иисуса Христа. Она говорила, что в ранней церкви всегда были особые общества, но они не допускались гласно по той причине, что не все «могут сие вместить» и это послужило бы соблазном для многих. Признавая, что православная церковь и без пророческих собраний доставляет средство к дарованию верным Св. Духа, Татаринова тем не менее не отрицала пользы и возможности пророческого слова. Дар пророческий, говорила она, возбуждался не кружением тела, а верою в Евангелие и в пророческое слово; радение же или кружение тела служило к умерщвлению строптивой природы, которая противится благодатному действию на внутреннего человека.
Татаринова утверждала, что в их собраниях действительно происходило явление Св. Духа во плоти, т.е. через человека слышалось слово жизни тому, кто с чистым сердцем желал его слышать. Слово это обновляло человека точно так же, как и св. таинства Церкви, установленные Спасителем.
Только в 1847, когда Татаринова дала безусловное письменное обязательство оказывать искреннее повиновение православной церкви, не входить ни в какие неблагословенные церковью общества, не распространять ни явно, ни тайно своих прежних заблуждений и не исполнять никаких особенных обрядов, под опасением строжайшего взыскания по законам, имп. Николай I разрешил ей жить в г. Кашине вне монастыря, но с учреждением над ней секретного полицейского надзора. Через год (14 июля 1848) ей было разрешено жить в Москве, без права приезда в Петербург.
Литература
- П. Знаменский, Чтения из истории Русской церкви за время царствования имп. Александра I, ПС, ч. 3, стр. 257-260;
- И. Липранди, О секте Татариновой, ЧОИДР, 1868, № 4;
- В. Фукс, Из истории мистицизма. Татариновой « Головин, «Русский вестник», 1892, январь;
- Татаринова Е. Ф. в Кашинском женском м-ре, «Тверские ЕВ», 1891, №№ 10, 11, 12;
- Н. Дубровин, Наши мистики-сектанты.
- Е.Ф.Т. и А.П. Дубовицкий, «Русская старина», 1895, №№ 10, 11, 12; 1896, №№ 1 и 2;
- А. Мальшинский, Головин и Т., «Историч. вестник», 1896, № 9.